Неточные совпадения
А глуповцы стояли на коленах и ждали.
Знали они, что бунтуют, но
не стоять на коленах
не могли. Господи! чего они
не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на будущее время еще какую ни на есть мерзость есть
не заставили;
не станут — как бы шелепов
не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний
путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.
Левин
знал брата и ход его мыслей; он
знал, что неверие его произошло
не потому, что ему легче было жить без веры, но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования, и потому он
знал, что теперешнее возвращение его
не было законное, совершившееся
путем той же мысли, но было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
— О! как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и
знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается
путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто
не прошел через это?
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе
узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и
не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то —
не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся
путей жизни выбрать один и желать этого одного.
«И разве
не то же делают все теории философские,
путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того, что он давно
знает и так верно
знает, что без того и жить бы
не мог? Разве
не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед
знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть
не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным
путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
«И для чего она говорит по-французски с детьми? — подумал он. — Как это неестественно и фальшиво! И дети чувствуют это. Выучить по-французски и отучить от искренности», думал он сам с собой,
не зная того, что Дарья Александровна всё это двадцать раз уже передумала и всё-таки, хотя и в ущерб искренности, нашла необходимым учить этим
путем своих детей.
Обратный
путь был так же весел, как и
путь туда. Весловский то пел, то вспоминал с наслаждением свои похождения у мужиков, угостивших его водкой и сказавших ему: «
не обсудись»; то свои ночные похождения с орешками и дворовою девушкой и мужиком, который спрашивал его, женат ли он, и,
узнав, что он
не женат, сказал ему: «А ты на чужих жен
не зарься, а пуще всего домогайся, как бы свою завести». Эти слова особенно смешили Весловского.
Происшествие этого вечера произвело на меня довольно глубокое впечатление и раздражило мои нервы;
не знаю наверное, верю ли я теперь предопределению или нет, но в этот вечер я ему твердо верил: доказательство было разительно, и я, несмотря на то что посмеялся над нашими предками и их услужливой астрологией, попал невольно в их колею; но я остановил себя вовремя на этом опасном
пути и, имея правило ничего
не отвергать решительно и ничему
не вверяться слепо, отбросил метафизику в сторону и стал смотреть под ноги.
Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши, что ему
не нужно ничего, чтобы она
не беспокоилась ни о чем, что, кроме постели, он ничего
не требует, и полюбопытствовал только
знать, в какие места заехал он и далеко ли отсюда
пути к помещику Собакевичу, на что старуха сказала, что и
не слыхивала такого имени и что такого помещика вовсе нет.
И вот,
зная вперед, что
не даст, вы все-таки отправляетесь в
путь и…
— Слушай, — продолжал я, видя его доброе расположение. — Как тебя назвать
не знаю, да и
знать не хочу… Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только
не требуй того, что противно чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною сиротою, куда нам бог
путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей души…
— Нет, иногда захожу, — неохотно ответил Стратонов. — Но,
знаете, скучновато. И — между нами — «блажен муж, иже
не иде на совет нечестивых», это так! Но дальше я
не согласен. Или вы стоите на
пути грешных, в целях преградить им
путь, или — вы идете в ногу с ними. Вот-с. Прейс — умница, — продолжал он, наморщив нос, — умница и очень знающий человек, но стадо, пасомое им, — это все разговорщики, пустой народ.
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать
пути к последней свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний бытия, погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я —
не решаю; но я чувствую, что он —
не число,
не вес и мера, нет, нет! Я
знаю, что только в макрокосме человек обретет действительную ценность своего «я», а
не в микрокосме,
не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
— Вопрос о
путях интеллигенции — ясен: или она идет с капиталом, или против его — с рабочим классом. А ее роль катализатора в акциях и реакциях классовой борьбы — бесплодная, гибельная для нее роль… Да и смешная. Бесплодностью и, должно быть, смутно сознаваемой гибельностью этой позиции Ильич объясняет тот смертный визг и вой, которым столь богата текущая литература. Правильно объясняет. Читал я кое-что, — Андреева, Мережковского и прочих, — черт
знает, как им
не стыдно? Детский испуг какой-то…
За окном буйно кружилась, выла и свистела вьюга, бросая в стекла снегом, изредка в белых вихрях появлялся, исчезал большой, черный, бородатый царь на толстом, неподвижном коне, он сдерживал коня, как бы потеряв
путь,
не зная, куда ехать.
— А я
знаю: тебе хотелось бы
узнать, пожертвовала ли бы я тебе своим спокойствием, пошла ли бы я с тобой по этому
пути?
Не правда ли?
— Я
не знаю, какой это
путь.
В нем крылась бессознательная, природная, почти непогрешительная система жизни и деятельности. Он как будто
не знал, что делал, а выходило как следует, как сделали бы десятки приготовленных умов
путем размышления, науки, труда.
Одна Вера ничего этого
не знала,
не подозревала и продолжала видеть в Тушине прежнего друга, оценив его еще больше с тех пор, как он явился во весь рост над обрывом и мужественно перенес свое горе, с прежним уважением и симпатией протянул ей руку, показавшись в один и тот же момент и добрым, и справедливым, и великодушным — по своей природе, чего брат Райский, более его развитой и образованный, достигал таким мучительным
путем.
— Чем бы дитя ни тешилось, только бы
не плакало, — заметила она и почти верно определила этой пословицей значение писанья Райского. У него уходило время, сила фантазии разрешалась естественным
путем, и он
не замечал жизни,
не знал скуки, никуда и ничего
не хотел. — Зачем только ты пишешь все по ночам? — сказала она. — Смерть — боюсь… Ну, как заснешь над своей драмой? И шутка ли, до света? ведь ты изведешь себя. Посмотри, ты иногда желт, как переспелый огурец…
— Да, — сказала она покорно, — да, вы правы, я верю… Но я там допрашивалась искры, чтоб осветить мой
путь, — и
не допросилась. Что мне делать? — я
не знаю…
— И только обманули меня тогда и еще пуще замутили чистый источник в душе моей! Да, я — жалкий подросток и сам
не знаю поминутно, что зло, что добро. Покажи вы мне тогда хоть капельку дороги, и я бы догадался и тотчас вскочил на правый
путь. Но вы только меня тогда разозлили.
Пурга стоит всяких морских бурь: это снежный ураган, который застилает мраком небо и землю и крутит тучи снегу: нельзя сделать шагу ни вперед, ни назад; оставайтесь там, где застала буря; если поупрямитесь, тронетесь —
не найдете дороги впереди,
не узнаете вашего и вчерашнего
пути: где были бугры, там образовались ямы и овраги; лучше стойте и
не двигайтесь.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой дороге и
знаю этот
путь как свои пять пальцев. И полверсты
не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще
не сошла с пригорка, или наоборот.
Не то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка
не пройдет. Мученье!»
Но баниосы
не обрадовались бы,
узнавши, что мы идем в Едо. Им об этом
не сказали ни слова. Просили только приехать завтра опять, взять бумаги да подарки губернаторам и переводчикам, еще прислать, как можно больше, воды и провизии. Они
не подозревают, что мы сбираемся продовольствоваться этой провизией — на
пути к Едо! Что-то будет завтра?
— Но почему ты уверен, что
путь, который ты указываешь, истинный? Разве это
не деспотизм, из которого вытекали инквизиции и казни большой революции? Они тоже
знали по науке единый истинный
путь.
Вот Фанарин, я
не знаю его лично, да и по моему общественному положению наши
пути не сходятся, но он положительно дурной человек, вместе с тем позволяет себе говорить на суде такие вещи, такие вещи…
Словом, жизнь,
не сдерживаемая более ничем,
не знала середины и лилась через край широкой волной, захватывая все на своем
пути.
Всякая-то травка, всякая-то букашка, муравей, пчелка золотая, все-то до изумления
знают путь свой,
не имея ума, тайну Божию свидетельствуют, беспрерывно совершают ее сами, и, вижу я, разгорелось сердце милого юноши.
— Если
не может решиться в положительную, то никогда
не решится и в отрицательную, сами
знаете это свойство вашего сердца; и в этом вся мука его. Но благодарите Творца, что дал вам сердце высшее, способное такою мукой мучиться, «горняя мудрствовати и горних искати, наше бо жительство на небесех есть». Дай вам Бог, чтобы решение сердца вашего постигло вас еще на земле, и да благословит Бог
пути ваши!
Тосковать ему случалось часто и прежде, и
не диво бы, что пришла она в такую минуту, когда он завтра же, порвав вдруг со всем, что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто в сторону и вступить на новый, совершенно неведомый
путь, и опять совсем одиноким, как прежде, много надеясь, но
не зная на что, многого, слишком многого ожидая от жизни, но ничего
не умея сам определить ни в ожиданиях, ни даже в желаниях своих.
Ты Сафо, я Фаон, об этом я
не спорю,
Но, к моему ты горю,
Пути не знаешь к морю.
На обратном
пути я спросил Дерсу, почему он
не стрелял в диких свиней. Гольд ответил, что
не видел их, а только слышал шум в чаще, когда они побежали. Дерсу был недоволен: он ругался вслух и потом вдруг снял шапку и стал бить себя кулаком по голове. Я засмеялся и сказал, что он лучше видит носом, чем глазами. Тогда я
не знал, что это маленькое происшествие было повесткой к трагическим событиям, разыгравшимся впоследствии.
Пробираться сквозь заросли горелого леса всегда трудно. Оголенные от коры стволы деревьев с заостренными сучками в беспорядке лежат на земле. В густой траве их
не видно, и потому часто спотыкаешься и падаешь. Обыкновенно после однодневного
пути по такому горелому колоднику ноги у лошадей изранены, у людей одежда изорвана, а лица и руки исцарапаны в кровь.
Зная по опыту, что гарь выгоднее обойти стороной, хотя бы и с затратой времени, мы спустились к ручью и пошли по гальке.
Она отлично изучила нрав своей жертвы,
знает излюбленные
пути ее и повадки; например, она хорошо
знает, что по глубокому снегу кабарга бегает все по одному и тому же кругу, чтобы
не протаптывать новой дороги.
Мои спутники
знали, что если нет проливного дождя, то назначенное выступление обыкновенно
не отменяется. Только что-нибудь особенное могло задержать нас на биваке. В 8 часов утра, расплатившись с китайцами, мы выступили в
путь по уже знакомой нам тропе, проложенной местными жителями по долине реки Дунгоу к бухте Терней.
Мы рассчитали, что если пойдем по тропе, то выйдем на реку Найну к корейцам, и если пойдем прямо, то придем на берег моря к скале Ван-Син-лаза.
Путь на Найну нам был совершенно неизвестен, и к тому же мы совершенно
не знали, сколько времени может занять этот переход. До моря же мы рассчитывали дойти если
не сегодня, то, во всяком случае, завтра к полудню.
Вышел из 2–го курса, поехал в поместье, распорядился, победив сопротивление опекуна, заслужив анафему от братьев и достигнув того, что мужья запретили его сестрам произносить его имя; потом скитался по России разными манерами: и сухим
путем, и водою, и тем и другою по обыкновенному и по необыкновенному, — например, и пешком, и на расшивах, и на косных лодках, имел много приключений, которые все сам устраивал себе; между прочим, отвез двух человек в казанский, пятерых — в московский университет, — это были его стипендиаты, а в Петербург, где сам хотел жить,
не привез никого, и потому никто из нас
не знал, что у него
не 400, а 3 000 р. дохода.
Мы были уж очень
не дети; в 1842 году мне стукнуло тридцать лет; мы слишком хорошо
знали, куда нас вела наша деятельность, но шли.
Не опрометчиво, но обдуманно продолжали мы наш
путь с тем успокоенным, ровным шагом, к которому приучил нас опыт и семейная жизнь. Это
не значило, что мы состарелись, нет, мы были в то же время юны, и оттого одни, выходя на университетскую кафедру, другие, печатая статьи или издавая газету, каждый день подвергались аресту, отставке, ссылке.
— Это-то и прекрасно, — сказал он, пристально посмотревши на меня, — и
не знайте ничего. Вы меня простите, а я вам дам совет: вы молоды, у вас еще кровь горяча, хочется поговорить, это — беда;
не забудьте же, что вы ничего
не знаете, это единственный
путь спасения.
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил брат Степан, — теперь, брат, о полотках позабудь — баста! Вот они,
пути провидения! Приехал дорогой гость, а у нас полотки в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит в застольную!
Не миновать, милый друг, и на Волгу за рыбой посылать, а рыбка-то кусается! Дед — он пожрать любит — это я
знаю! И сам хорошо ест, и другие чтоб хорошо ели — вот у него как!
Вскочивши на коня, поехал он прямо в Канев, думая оттуда через Черкасы направить
путь к татарам прямо в Крым, сам
не зная для чего.
Я никогда
не знал рефлексии о том, что мне в жизни избрать и каким
путем идти.
Но, несмотря на всю глубину падения, у Полуянова все-таки оставалось имя, известное имя, черт возьми. Конечно, в местах
не столь отдаленных его
не знали, но, когда он по
пути завернул на винокуренный завод Прохорова и К o, получилось совсем другое. Даже «пятачок», как называли Прохорова, расчувствовался...
— А как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески на Оби в трех местах. Тоже дело хорошее и верное.
Не хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это
не нравится? Тогда, хотите, получим концессию на устройство подъездного
пути от строящейся Уральской железной дороги в Заполье? Через пять лет вы
не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
Ко всему этому нужно прибавить еще одно благоприятное условие, именно, что ни Зауралье, населенное наполовину башкирами, наполовину государственными крестьянами, ни степь, ни казачьи земли совсем
не знали крепостного права, и экономическая жизнь громадного края шла и развивалась вполне естественным
путем, минуя всякую опеку и вмешательство.
Но никто из нас
не знает, кто спасется, а кто обречен на гибель, кто вступил на
путь бесповоротного зла, а кто может еще вернуться к Богу.
В России… Что в России с ценсурою происходило,
узнаете в другое время. А теперь,
не производя ценсуры над почтовыми лошадьми, я поспешно отправился в
путь.
Только здесь я
узнал, что обычно все люди ходят с Тумнина на Хунгари по реке Мули. Это наиболее легкая и прямая дорога; по реке же Акур никто
не ходит, потому что верховья ее совпадают с истоками Хунгари. Хотя это была кружная дорога и она в значительной степени удлиняла мой
путь, но все же я выбрал именно ее, как новый и оригинальный маршрут, тогда как по Мули проходила дорога, избитая многими путешественниками и хорошо описанная Д. Л. Ивановым.
Артисты старались себя превзойти,
Не знаю я песни прелестней
Той песни-молитвы о добром
пути,
Той богословляющей песни…